|
ЗВЕЗДА
СУЛАМИФИ
ЛУЧ
ПЕРВЫЙ
О
Дыхание сердца моего, о мудрый Царь
царей, расскажи мне о том: отчего так
тревожно вздрагивало сердце моё при
одном лишь
упоминании имени твоего! Отчего века
забвения не стёрли имя твоё и не
покрыли ; песком безмолвным? Я плачу, и я
грежу только об одном, но слез моих не
видит мир и, грёз моих не знает... Я
забыла о себе: кто я и зачем пришла в сей
мир, и даже имя своё забыла. Мне дали имя,
и я носила его, как платье чужое, но
затем привыкла к нему, и оно даже
показалось привлекательным. Но ты
окликнул меня, и звук голоса твоего
раскатом грома прозвучал средь неба
безмолвного... Суламифь!!! Это имя
блеснуло молнией и разорвало пелену
незнания моего. Я прозрела.
Скажи
мне, Соломон, возлюбленное Солнце мира
моего, отчего я не смогла забыть
прекрасный голос твой, затерянный в
веках? Я так ясно слышу его сегодня! И,
может быть, яснее, чем тогда...
Ты
нашёл меня, когда блуждала я средь
виноградника, украшенного плодами
спелыми. Кровь земли впитали они в себя,
и в этом было напоминание о жертве.
Земля родила меня из праха и пыли лишь
только затем, чтоб принять в чрево своё;
превратив в пыль и прах?.. Но разве за
этим ты нашёл меня, Соломон?! Нет, ты
отыскал мою плоть, чтобы воспеть её и
обессмертить.
Я
пела песнь, и звук голоса моего
притянул тебя, подобно магниту. И ты
знал, что уже слышал этот голос когда-то,
ибо он звучал прежде во глубине сердца
твоего. Я пела о Любви... Скажи, о чём я
могла ещё петь, как не о том, что жаждало
сердце моё?! Ты протянул мне гроздь
винограда спелого и поднёс к устам,
сорвав жемчужным блеском полную
виноградинку малую.
—
Ты так же мала, как и она, — произнёс ты,
— но зрелостью достаточной обладаешь!
И
дрогнуло сердце моё, когда я себя
увидела на её месте: вот я стою среди
виноградника, как малая частица
единого целого, и сейчас вот так же
легко оторвёт рука его от той лозы и той
почвы, что питала меня. Но, кровь земли
вобравшая, готова я была пролиться
нектаром сладостным на губах его и до
последней капли быть впитанной устами
возлюбленного...
—
Ты ничего не знаешь о жизни, — произнёс
ты с глубокой печалью в голосе, — но ты
должна знать о ней.
Я
смотрела на плащ твой белый и не могла
понять, о чём ты говоришь, да мне и не
важно было постичь смысл сказанного,
когда хотелось одного: смотреть и
смотреть на тебя. Но, бросив долгий
взгляд, исполненный глубокой тоски, ты
отвернулся и ушёл, не оглядываясь,
прочь. Сердце моё устремилось вослед за
тобой, и песнь души моей прервалась в
мгновение. Я осталась одна и, как старое
брошенное платье, лежала плоть моя на
сырой земле, покинутая духом, который
ушёл вослед за тобой.
Я
содрогалась от рыданий при одной мысли,
что никогда не увижу тебя. Но сердце
разрывалось и от боли разлуки, и от
радости встречи. Я знала, что ты придёшь:
твои глаза обещали мне нечто высокое и
прекрасное. Но я должна была; ждать,
глубоко в душе тая радость первого
свидания. Свершилось чудо, и Бог
услышал мои молитвы, что вложены были в
простую песнь о Любви.
ЛУЧ
ВТОРОЙ
И
второй луч коснулся Чаши моей,
пробуждая воспоминания о дне следующем...
Он отворил врата храма моего, прежде
бывшие запертыми для простых смертных.
Я умела любить только Богов, но одного
взгляда его было достаточно, чтоб
пробудить Любовь ко всему миру. И, будто
впервые в жизни, я смотрела на эту землю,
по которой ещё вчера ступал он. Я с
особою нежностью прикоснулась к лозе,
взрастившей гроздь спелого винограда,
сорванного им. Я посмотрела в небо, что
было безмолвным свидетелем нашей
встречи, и нашла его более прекрасным,
чем всегда. Кажется, сами Боги смотрели
на меня с Высот недосягаемых и говорили:
"Суламифь, ты должна познать Любовь!.."
О том же шептал каждый лист
виноградника, о том пели птицы, и журчал
ручей. Они будто подталкивали меня к
чему-то неведомому, от предчувствия
которого у меня замирало сердце. Я
ждала Любви, и она пришла.
Его
шаги прозвучали в сердце! Я оглянулась
и никого не увидела: должно быть, это
ветерок пробежался и встревожил всё
моё существо. От долгого трепетного
ожидания я истомилась и не заметила,
как уснула, прислонившись к хрупкой
лозе виноградной. И вдруг я увидела его,
но мне показалось, что вижу его во сне.
Он протянул руки, и в одной из них
блеснул перстень с драгоценным камнем,
сияющим, как крупная капля крови. Я
вздрогнула от неожиданности, но один
твой взгляд способен был успокоить
меня. Ты тихо, почти шёпотом произнёс:
—
Это — рубин, — и надел мне перстень на
палец.
Я
безумно испугалась оттого, что братья
смогут забрать его у меня, и стала
думать о том, куда бы его спрятать, чтоб
затем любоваться им, сидя в укромном
местечке. Ты бережно взял руку мою, и я
мгновенно проснулась.
Моя
рука покоилась в твоей: широкой и
мужественной. Это были очень чистые
руки чистые в высшем смысле. Я не могла
оторвать взгляда от них, потому что уже
знала теплоту этих ладоней. И никогда
прежде не видя подобных прекрасно
царственных рук, я всё же была уверена,
что когда-то касалась их. «Быть может
это было во сне», — подумала я. Но когда
подняла глаза и встретилась с его
взором, то поняла, что он умеет читать
все мои мысли. Он знал что-то такое, что
не могла знать я. Мне показалось, что,
даже проснувшись, я оставалась спящей.
Как странно сияли его глаза, они будто
излучали незримый свет, который
обволакивал меня со всех сторон!..
—
Ты помнишь меня, Суламифь? — тихо
спросил он.
И
как же я могла не помнить его, когда
видела только вчера! Но вопрос им
заданный, казалось, был гораздо глубже.
—
Тебе не время ещё просыпаться, —
печально произнёс ты и прижал к сердцу
своему мою ладонь.
Когда
я действительно проснулась, на моей
руке сиял прекраснейший перстень, но
рядом никого не было. Я бросилась
бежать, пытаясь догнать мелькнувшую
тень, но тщетны были поиски мои. И, не
зная плакать мне или радоваться, я
бездумно смотрела на рубиново-красный
огонёк, что отражал свет солнца. Но
светило ушло, и я уже не могла видеть
сокровища своего. Тьма накрыла чёрным
покрывалом весь мир и тучи
надвинувшиеся закрыли лики звёзд, с
которыми могла бы я поделиться своими
мыслями относительно того чуда, что
произошло со мной сегодня.
ЛУЧ
ТРЕТИЙ
Солнце
проснулось и скользнуло лучом по лицу
спящей Суламифи моей. Её плотно
прикрытые веки временами вздрагивали,
и пушистые ресницы трепетали, подобно
крылышкам малого мотылька: ей снился
сон, который она переживала всем своим
существом... Бедная убогая лачуга с едва
приметным оконцем не могла вместить
всех лучей воскресающего солнца,
которое стремительно двигалось к
зениту своего восхождения.
Я
лежал с закрытыми глазами и ясно видел,
как последний луч скользнул по её устам
и растворился в полумраке жилища.
Открыв глаза, я равнодушно скользнул
взглядом по пышному убранству покоев
моих. И мне показалось, что лежу я на
огромной пустынно холодной льдине, —
так неприятно мне было безмолвием
снежным покрытое ложе моё. Как одинокий
странник, оторванный от жизни, я плыл на
бездушно холодной льдине неведомо куда...
Мне совершенно не хотелось видеть эти
десятки лиц, что каждое утро ждали
появления моего. Я желал царствовать
всего в одном сердце, которое
беспредельно было дорого мне:
необъятные просторы таило оно в себе,
включая весь звёздный океан
Божественной Вселенной... Но день
настал, и я должен был выйти к народу
моему.
Какая
странная тоска овладела сердцем при
виде столпившихся людей, что
напоминали беспомощных детей! Они
стояли плотной серой массой, и тысячи
вопросов проносились в их умах, не
способных найти мудрое решение. Но я
сам нуждался в совете мудрейшем, ибо не
знал, как мне поступить с Суламифью. Я
видел её прошлое и прозревал будущее. И
в этой точке пересечения старого и
нового имел ли я право прикасаться к
ней?! Мудрый ответ было способно дать
только сердце, что было переполнено
чистейшими токами Любви к ней. И оно
ответило: Люби!.. Я знал, что ждёт её,
если прикоснусь к ней: она не сможет
жить... Но любовь моя была гораздо
сильнее той смерти, что поджидала
возлюбленную сердца моего. И я принял
вызов, что бросила нам судьба.
Лучи
полуденного солнца слились в великом
унисоне, и я знал, что она ждёт меня,
утомлённая зноем внешним и внутренним,
что гораздо мощнее способен испепелять
жаром нестерпимым. Она пылала в огне. И,
охваченная пламенем воскрешённой
Любви, сама походила на рубиновый
камень, что сиял на руке её. Ах, Суламифь,
Суламифь, отчего дано знать мне все
грёзы твои и при этом видеть путь, что
уготован тебе судьбою!.. Но не отчаяние
владело сердцем моим, а великая жажда
земной Любви, ибо небесная уже была
познана мною.
Господи,
отверзни мне очи и дай испить кубок
Любви, коснувшись устами земными этих
рубиновых губ возлюбленной моей! Я вижу,
как они шепчут молитву, призывая Отца
Небесного с единственною целью: дать
свидание
новое... Услышь меня, Суламифь, я здесь,
рядом с тобой! Разве ты не чувствуешь
моих незримых рук, что нежно касаются
ладоней твоих, увлажнённых от слез
отираемых?! Огнём сердца своего осушу я
эти капли и светлым именем Любви покрою
поцелуями глаза твои незрячие...
Я
долго ждал рассвета, чтоб в час ранний
устремиться к моей единственной и
вновь встретить её среди виноградника
густого. Но день явил иное назначение: я
должен был принести себя в жертву этим
людям, что ждали слова моего... И закат
солнца пропел мне песнь надежды,
пытаясь все токи сердца моего
устремить в сияющее завтра.
............................
|
